Форум » Обо всем » Дмитрий Певцов: Большинство зрителей - дураки » Ответить
Дмитрий Певцов: Большинство зрителей - дураки
maxi4u: Потягивать коньячок всегда по кайфу. Потягивать коньячок с кино-театральным кумиром в день его рождения - по кайфу вдвойне! В тот июльский вечер корявые улочки-переулочки центрального Яффо стали настоящим средоточением культовости на отдельно взятом гектаре типичных израильских трущоб. На Блюмфильде, в логове «красной торсиды», экстазировали прижатые друг к другу фаны, но не футбольные, по обыкновению, а притопавшие сюда со всей страны поклонники культовой рок-группы «Scorpions». Всего в нескольких кварталах северо-западнее, на сцене театра «Гешер», давали легендарный спектакль «Юнона и Авось», признанный визитной карточкой культового же московского «Ленкома». Пока на стадионе зажигал Клаус Майне сотоварищи, зрители в «Ноге» внимали волшебным звукам «Ты меня никогда не забудешь» в исполнении Дмитрия Певцова, заменившего, на время, Николая Петровича Караченцова в роли графа Резанова. Следующим утром мы уже беседовали с популярным актёром театра и кино в одном из уютных кафе на набережной Нетании. День нашей встречи, 8 июля, для Певцова не был будничным – народному артисту России аккурат в разгар заграничных гастролей «стукнуло» сорок два года, с чем я его сразу и поздравил. Дмитрий поблагодарил сердечно, и в глазах его не укрылась вполне понятная грусть, по поводу того, что общество Ольги Дроздовой, тем более в собственный день рождения, ему пришлось бы по душе чуть больше, нежели изрядно надоевшие компиляторы с их бесконечно скучными вопросами. Поэтому, для начала, я решил уточнить, по-еврейски, финансовые аспекты дела: - Говорят, что устав от назойливости журналистов у себя в Москве, вы теперь даёте интервью за деньги, или не даёте вообще. Интересно, сколько же это мы сегодня сэкономили? - Я думаю, штуки две долларов, это точно! Я действительно, либо не соглашаюсь на интервью вовсе, поскольку надоели жутко одни и те же вопросы за десять лет, либо, если очень хотят, я говорю: «О'кей, платите!». Мне всё это уже давно не нужно, не интересно… Так, пустое времяпровождение! Периодически, правда, особо настырным репортёрам удаётся поймать меня на нужной волне, мол, пожалуйста, дайте интервью, мы вас так хотим, вас вообще все так хотят… Короче, я соглашаюсь зачем-то, а потом жалею. Ведь мне же приходится редактировать всё это, делать чужую работу, за которую кто-то получает деньги. Нередко человек, с которым встречаешься для беседы, не обладает никакой предварительной информацией. Процентов девяносто интервьюеров попросту малопрофессиональны... - Вы достаточно много играете в театре и снимаетесь в кино. Вам по ночам герои ваши снятся? - Нет, не снятся! По той простой причине, что я вообще снов не вижу никаких. И слава богу, что работа остаётся там, где ей и положено оставаться! - Среди ваших ролей есть такие, в которые хотелось бы облачиться заново, что-либо переиграв по-другому? - У меня нет никакого желания что бы то ни было поправлять из ранее сыгранного в силу твёрдого убеждения в том, что попытки сожалеть о прошлом равнозначны плеванию в будущее. Как случилось, так и должно было быть. К моей вящей радости, всё что я играю, скажем, в театре, живёт и продолжает жить вместе со спектаклями. - Муж с женой на одной работе – вокруг этого всегда крутится масса мнений «за» и «против». - Что касается нашего семейного дуэта с Ольгой Дроздовой, то у нас настолько различные графики гастролей, спектаклей и съёмок, что, даже живя в Москве в одной квартире, мы пересекаемся в ней, зачастую, только по ночам. При таком раскладе, возможность вместе поработать в том или ином проекте превращается в дополнительный вариант увидеться лишний раз и пообщаться. От таких контактов на службе мы получаем с Ольгой взаимное удовольствие, тем паче, что помогаем друг другу, как и положено настоящим профессионалам. - А вы не путались, когда, в один и тот же день, с утра приходилось воевать с супругой персонажами в «Остановке по требованию», а вечером вместе ужинать на семейной кухне? - Возвращаясь со съёмочной площадки мы, конечно, можем ещё что-то обсуждать из сыгранного, но, в целом, отлично помним, что в своём доме мы – муж с женой, живущие в любви и согласии не по сценарию, а по жизни. И никакой путаницы! - Вы как-то огорошили всех высказыванием, что кино стало для вас делом скучным и неинтересным. Зачем же тогда снимаетесь? - Собственно говоря, снимаюсь я только в тех проектах, которые мне по-настоящему любопытны. Если мне нравится материал, или конкретный режиссёр, или компания партнёров по съёмкам, то не откажусь от участия даже в эпизоде. Но кино действительно нравится мне гораздо меньше, нежели театр, потому что оно является «кусочковым» искусством. Маленькие короткие эпизоды, максимальная продолжительность самого длинного кадра – минут десять-пятнадцать, в зависимости от плёнки. Будучи ярким представителем любителей самого процесса, я выбираю театр, поскольку именно там происходят процессы, определяющие твою принадлежность к актёрской профессии. А в кино… может сниматься любой человек, даже Шварцнеггер. - Бывает так, что вы сыграете роль, и относитесь к ней критически, а зрителю нравится! Как воспринимаются вами подобные иррациональности? - Меня уже много лет мало волнует, как относится зритель к тому, что я делаю. Ведь я значительно лучше и больше любого зрителя знаю о себе и о своей работе. Даже мнения профессионалов и людей мне близких я делю на определённое количество цифр. Для меня важны, прежде всего, именно мои субъективные ощущения. Зритель, как бы жестоко это не звучало, в большинстве случаев… просто дурак! В полном зрительном зале на 800 мест, на самом деле, только 4-5 человек по-настоящему понимают и чувствуют то, о чём поставлен спектакль. Если кому-то нравится, то что я делаю, то я рад, что доставляю своей работой удовольствие, но на моё собственное, возможно критическое, мнение, это никак не повлияет. - Какие российские фильмы, вышедшие на экраны в последнее время, вызвали у вас чувство радости за отечественный кинематограф? - Прежде всего, наверное, это картина Димы Месхиева «Свои». Смело могу отнести к «радостям» фильм Филиппа Янковского «Статский советник». «Турецкий гамбит» мне нравится. Работы Алексея Учителя пришлись по душе, «Прогулка» и «Дневник его жены». Последний фильм я, правда, не очень понял… - Помню, у нас в Израиле, на первом ашдодском кинофестивале, демонстрировалась весьма своеобразная картина Ренаты Литвиновой «Богиня. Как я полюбила». Было бы здорово узнать ваше мнение об этой работе. - Ничего не получится, потому как я фильма не видел. Что касается Ренаты Литвиновой? Очевидно такие люди нужны в искусстве, но лично я не уверен в том, что она имеет к искусству какое-либо отношение. Впрочем, рассудить здесь способно только время. Лет тридцать пройдёт и станет ясно – настоящее здесь было что-то, или только дутое. - Вольно-невольно, но я не могу пройти мимо вопроса, которым вас, скорее всего, уже изрядно достали. О том, как Певцов пополнил ряды певцов… - Интерес к вокалу возник у меня лет пять назад, во время моего участия в мюзикле «Метро». Тогда же в студии, вместе с Николаем Парфенюком («ленкомовским» композитором, пишущим музыку к фильмам и театральным постановкам. – Прим. Авт.) была записана и первая моя песня, которую он мне подарил. Поработав на новом уровне некоторое время, я понял, что песни под гитару, которые я исполнял на частных вечеринках и профессиональный вокал, - это не совсем одно и то же. Как следствие, мой певческий уровень пятилетней давности и нынешний – это две большие разницы. Моё желание научиться петь профессионально привело меня к участию в мюзикле «Иствикские ведьмы», где именно так петь и требовалось. Я брал уроки вокала и частным образом, и с музыкальными руководителями проектов, в которых был занят. Параллельно с этим, мы с Парфенюком успели записать целый диск песен на его музыку, который называется «Лунная дорога». На основе всего этого была создана и программа, своеобразный музыкальный моно-спектакль, с которой я немало гастролирую по России. - Так или иначе, вы неоднократно подчёркивали отсутствие у себя претензий на собственную эстрадную нишу. Однако ж ведь, в вашем случае, ниша занимается автоматически! Кто же пройдёт мимо такой экзотики, как концерт или диск Певцова? - У меня нет никаких иллюзий относительно своей гипотетической эстрадной «звёздности», мне вполне хватает всего этого на актёрском поприще. Я не хочу быть в ряду, может быть, замечательных исполнителей, а, может быть и восьмидесяти процентов бездарностей, которые нашу эстраду составляют. Я пою в своё удовольствие. Иногда сам, иногда совместно с теми, кто мне нравится и подходит. С удовольствием поработал с Дианой Арбениной и Светланой Сургановой, принял участие в проекте Алексея Кортнева "Zirkus" – всё это произошло тогда, когда, собственно, я уже был в оптимальной вокальной форме. Да и к участию в «Юноне и Авось» получилось подойти в полной готовности. Мне нравится петь со сцены вживую. А уж будут ли раскупаться мои диски, и буду ли я гастролировать по городам, или просто по клубам, - мне это абсолютно всё равно. - В экранной жизни вы, как правило, супермен! А как вы решаете «неразрешимые» проблемы в жизни повседневной? Скажем, приходится ли вам испытывать ощущение бессилия, беспомощности?.. - Мой экранный имидж, говоря по-простому, - это не моя проблема. Тем более, что в последнее время я снимаюсь, в основном, в драматических ролях, совершенно не связанных с некоей сильной мужской харизмой. Мне и комические роли стали перепадать в кинематографе. Что же касается театра, то там я давно играю очень широкий спектр, от неврастеников до героев. В обычной жизни, у меня, как и у всех людей, случаются самые разные «ситуации», но, в отличие от своих экранных героев, я редко испытываю какие-то сильные эмоции. Не умею ни сильно расстраиваться, ни сильно радоваться. Последние лет тридцать не припомню, чтобы я чего-то там панически боялся или плакал от бессилия. - Это точно! Даже когда, недавно, у вас в Москве, прямо из подъезда, угнали любимый мотороллер, вы просили милицию отпустить и не наказывать пойманных ею воришек. - Я давно живу по принципу «кому плохо – тот и виноват». Если я от кого-то, образно говоря, получаю «по башке», то нужно смотреть, что там неправильно у меня внутри. Поэтому я совершенно спокойно отношусь к тому, что меня могут обмануть, развести и всё такое. Сущая ерунда, по сравнению с мировой революцией! - Среди тех, кто заглядывает в нашу арт-рубрику, – немало представительниц прекрасного пола. Думается, им интересно было бы узнать, что их кумир думает о любви. - Это не я придумал, так в Писании говорится: «Любовь – есть Бог, Бог – есть любовь!» В каждом человеке есть искры Б-жьи, искры любви. Это не только отношения между мужчиной и женщиной, между родителями и детьми или между друзьями… Любовь – это то, из чего создан весь наш мир! Это просто необходимо чувствовать душой, уметь отдавать и принимать. - Давайте коснёмся и любви другого рода, более приземлённой, бытовой… Скажем, насколько вы любите смотреть телевизор? - Моя жизнь отличается чудовищной нехваткой свободного времени, поэтому, когда оно появляется, и есть возможность «упасть» на диван, – одним из самых любимых моих занятий становится переключение телевизионных каналов. Благо имеется «тарелка» с десятками станций, и есть где разгуляться с пультом. Если говорить об особых теле-предпочтениях, то это передачи о животных и новости в разном исполнении. Конечно, хотелось бы отдаваться более чтению, как делает мой друг и коллега Сергей Чонишвили, но, повторюсь, катастрофически не хватает времени. И чтиво моё составляет, в основном, профессиональная литература, связанная с подготовкой к участию в том или ином проекте. - А кулинарные пристрастия? Ходят слухи, что вы манную кашу обожаете… - Вы же сами и сказали – слухи! Вообще-то, я к еде не привередлив. При необходимости, потребляю всё, что угодно, хоть и в состоянии отличить свежеприготовленный продукт от замороженного. Какие блюда люблю по-настоящему? Те, что готовит моя жена. - Представьте себя счастливым обладателем двух билетов: один – на финальный матч чемпионата мира по футболу, а другой – на самый модный спектакль театрального сезона. Куда вы отправитесь, на стадион или в театр? - О стадионе я, может быть, и подумал, когда бы речь не шла о футболе, который меня совершенно не прикалывает. Вот если б вы назвали автогонки!.. Что касается модного спектакля, то я не совсем понимаю, какой смысл вкладывается в понятие «модный». У нас в Москве принято называть так некоторых молодых режиссёров, но это всё такая волна, и время в итоге всё рассудит. Я бы сходил на такой спектакль, о котором много говорили в среде профессионалов. Москва – город большой, но, в театральном смысле, довольно компактный. На частые премьеры собираются толпы бомонда. Я же никогда не пойду на спектакль, не услышав о нём того, что мне необходимо слышать. - Каким же московским постановкам всё же посчастливилось преодолеть все барьеры на пути к требовательному зрителю Дмитрию Певцову? - Наверное, хоть это и не совсем новая работа, я бы отметил спектакль по главам величайшего русского романа «Война и мир», увидевшую свет в Мастерской Петра Фоменко. - Какие впечатления на вас производит Израиль? - Я объездил множество разных стран от Японии и до Колумбии, так что мне есть с чем сравнивать. Израиль – это второе место на земле, где я могу совершенно спокойно оставаться более трёх дней и мне не хочется домой. Думаю, я бы здесь мог прожить долго, если бы была возможность работать, заниматься любимой профессией. Мне нравится эта страна. Она, конечно, Богом поцелованная, в ней особая своя энергетика… При этом есть море, солнце, пальмы… Какое-то хорошее сумашествие здесь царит. Я понимаю, разумеется, что здесь много своих специфических проблем, как и везде, наверное. Но я, приезжая сюда работать, могу одновременно и отдыхать, - это здорово! Беседовал Дмитрий Айзин Автор выражает признательность РИА "Билинсон" и сети израильских еженедельников "Максимум" за содействие в организации этого интервью. РИА "Билинсон"
Ответов - 1
maxi4u: МАКСИМУМ - ЭТО МАКСИМУМ УСПЕХА! В честь стартующих завтра очередных гастролей в Израиле великого театра "Ленком" - моё эксклюзивное интервью с одним из его актёров - Сергеем Чонишвили. С киношными злодеями, сыгранными Сергеем Чонишвили, лучше не пересекаться по жизни – проблем не оберёшься! Что же касается самого актёра, то он, в диаметральную противоположность большинству своих героев, оказался человеком весёлым, добрым и бесконечно обаятельным. Я не спрашивал Чонишвили о тонкостях его собственной личной жизни, и не из-за того, что боялся услышать в ответ: «Простите, а какой у вас вчера вечером был «стул»?» Так изящно он научился купировать бесцеремонные попытки бульварных журналюг подглядеть в его замочную скважину. Просто с человеком, чьё настольное чтиво составляют произведения Гари, Набокова, Барнса и Мураками, тянет пообщаться на более философские темы. … Невероятно, но у многих, не самым забитых, людей, фамилия нашего гостя не вызывает ассоциаций ни актёрских, ни, тем более, писательских. Сей грустный факт представляется мне проблемой не заслуженного артиста России С.Чонишвили, а, как раз, этих самых людей. И я безмерно рад возможности хоть как-то поспособствовать ликвидации данного пробела у адекватной части «русского» Израиля. - Сергей, это правда, что, если бы вы не стали актёром, то пополнили бы ряды пишущей братии? - Абсолютная правда! Сложилось так, что в 1992 году я собирался покинуть актёрскую профессию. Момент тогда наступил такой: кино не снималось практически, в театре я хоть и играл 28 спектаклей в месяц, но это была активная массовка… Приходил после этого «домой», в девятиметровую комнатушку общежития, приносил очередную месячную зарплату, которую хватало недели на полторы, не более. И никаких перспектив! Я постоянно находился во власти мыслей о том, а как же развиваться да и просто жить дальше… Оставалась последняя попытка, когда был подготовлен один самостоятельный спектакль, и вот уж если бы она не реализовалась, то дорога моя, скорее всего, повернула бы в сторону журналистики. Тем более, что и предпосылки, как говорится, созрели под это дело – создавалась новая газета, где набранных сотрудников сразу обучали новым же компьютерным технологиям, что давало мне уникальную возможность весьма высококачественно перепрофилироваться. Всего этого в итоге не произошло, и «юзером» я остался не самым продвинутым (смеётся своим густым заразительным смехом!), зато профессию сохранил. - Тем самым спектаклем, той самой последней попыткой, позволившей сохранить нам одного из любимых актёров, стала нашумевшая постановка Андрея Житинкина «Игра в жмурики», где вместе с вами играет Андрей Соколов. Мы к этой теме в нашей беседе ещё вернёмся, а пока давайте поговорим ещё об одном вашем таланте. Пять лет назад состоялся ваш писательский дебют: вышел в свет сборник «Незначительные изменения». Затем последовало «продолжение книжного банкета», – читатели получили новые стихи и роман «Человек-Поезд». Как получилось, что актёр Чонишвили взялся за перо? - Знаете, на самом деле, писатель Чонишвили «дебютировал», когда ему было всего семь лет. Рассказываю я об этом не часто, но именно в том предшкольном возрасте мною был написан первый маленький рассказик про мышку, маму, сыр, ну и так далее… Не суть важна была рассказа, он заканчивался совершенно авангардистским способом – предложением в одно слово. Подчёркиваю, в ОДНО слово, и звучало оно: Воттакто! С этого рассказа всё и началось. Я и книжки рукописные в детстве делал, а потом, уже в девятом-десятом классах, выпускал «Нелитературную газетку», своеобразный школьный самиздат… Поэтому, когда случился такой период, что нужно было чем-то занять организм, чем-то самого себя эмоционально задействовать, я решил, что вот это будет моё дело. И потом, для меня это болезнь, в хорошем, разумеется, смысле, ибо я очень некомфортно себя ощущаю, когда не пишу. Так родилась в 1993 году повесть «Незначительные изменения», которую я очень долго не мог издать, поскольку мне нужен был мой макет. Единственным издательством, согласившимся предоставить мне право на свой собственный вариант макета была «Рутена». Так, уже лишь в 2000 году вышел в свет первый сборник стихов и прозы. После этого у издательств уже не возникало вопросов, я представлял не только собственные макеты, но и своего художника. Так издалась вторая моя книга «Человек-поезд». А третьей стала «Антология неприятностей Антона Вернера». - Ваши коллеги-актёры, наверняка читающие эти произведения, делятся с вами какими-то своими впечатлениями? - Безусловно. Я и сам всегда интересуюсь, что понравилось, а что – нет, задаю всякие наводящие вопросы, ответы на которые мне известны. Такое зондирование даёт мне возможнось понять, что из написанного мной доходит, а что – не совсем. Это великолепная пища для размышлений! Кроме того, я совершенно спокойно воспринимаю любую критику в свой адрес, прекрасно понимая, что я не пятак, чтобы всем нравиться! Я не отношу свои творения к разряду высокой литературы, но считаю, что занимаю ту самую нишу, которая находится между ней и тем, что принято называть «бульваром». Я стараюсь создавать «маячки», которые способны вызвать в человеке желание продолжать чтение и дальше. Помочь читателю быть не просто поглощателем печатного текста, но и находить в этом какое-то разумное зерно. Мне очень нравится, что писательство для меня – это хобби, что это не стало моей профессией… Это даёт определённую свободу. Для себя я нашёл самое подходящее определение этой своей деятельности: «Кино на бумаге». Правда, когда некоторые мои коллеги и товарищи говорят мне, что это готовые сценарии, я не соглашаюсь и объясняю, что для сценария здесь не хватает определённого хода. Это всё-таки ближе к литературе! - Давайте вернёмся к тому самому спектаклю «Игра в жмурики», ставшему переломным в вашей актёрской карьере. Ваша совместная работа с двумя Андреями, Житинкиным и Соколовым, была полностью построена на ненормативной лексике. Проект оказался весьма успешным. Чем вы это объясняете? - Да, этот спектакль построен на мате, но… не ради мата. Помните это время, в начале 90-х, когда появились «фиги в карманах», когда люди стали говорить «нах», «мля» и прочие полуразрешённые неологизмы. Мы просто пошли откровенным ходом – взяли предлагаемые обстоятельства, по которым эти люди, ставшие действующими лицами, просто не могут иначе разговаривать. Для нас это история в зоопарке Эдварда Олби, но по-советски. Играем мы про близкое ретро, про феномен советского идиотизма, вещь стойкую и очень трудно искоренимую. Нам ещё долго придётся освобождаться от этого наследства. Почему спектакль оказался живучим? Потому что, как ни странно, он остаётся современным спектаклем. Причём мы, выпуская его в своё время, на это практически не рассчитывали. Мы просто стремились сделать мобильный спектакль: берёшь две сумки, приезжаешь в любой город на любую площадку, от двух человек и до тысячи. Мы, кстати, «Жмуриков» и на «тысячнике» играли. В этой пьесе интересен не мат, а, прежде всего, то, что происходит с персонажами. Конечно, сегодня спектакль несколько менее актуален, по понятным причинам, да и нельзя всё время играть в одну и ту же игру. - У нас в Израиле живёт замечательный поэт Игорь Губерман, который отдаёт мату должное, называя его «вздохом угнетенной твари». Вы, я слышал, тоже в жизни не гнушаетесь речь крепкими словцами приправить. Да и я, знаете, тоже! Это вообще свойственно интеллигентам. У вас в России, кажется в какой-то сибирской школе, ненормативную лексику уже преподавать детям начали… -… О, боже мой!.. - Представьте себе!…Так, быть может, перенести её в разряд… нормативной?! - Вхождение ненормативной лексики в среду интеллигенции, думается мне, было формой некоего протеста. Мы ведь с вами относимся примерно к одному поколению, которое, по некоторым прогнозам, должно было уже в настоящее время жить при коммунизме. А дожило до 77-го года, когда объявили «развитой» социализм, который я называю недоразвитым. В какой-то мере мат, на данном фоне, воспринимался и как некий дополнительный элемент свободы, что-ли… Как человек, не любящий масс.культуру, я наоборот сейчас становлюсь сторонником освобождения от подобного повального увлечения. В ненормативной лексике есть определённый шарм, если она используется с должным изяществом. У меня много знакомых, которые умеют это делать не для ругани и брани. Но когда я иду по улице и слышу мат через каждое слово, то мне просто хочется застрелиться от подобного страшного засорения нашего языка. Мат должен быть феноменом культуры, а не приводить к упрощению языка. - С одним из самых неподражаемых московских режиссёров Андреем Житинкиным, тоже, кстати, бывшем недавно гостем нашей арт-рубрики, вас связывают достаточно тесные творческие отношения… -…Связывали! Сейчас – нет! Мы не работаем вместе уже с 1997 года. У нас был, в своё время, очень плодотворный период, когда мы сделали в институте «Цену» Миллера, «Партиту для деревянного инструмента» Граховяка, «Реку с быстрым течением» Маканина, те же «Игра в жмурики» и «Ночь трибад» Независимого театрального проекта. В театре-студии Олега Павловича Табакова мы сделали два спектакля: «Псих» по Менчину и «Старый квартал» по Уильямсу. Были и другие проекты с Житинкиным, и, как человек достаточно консервативный, живущий в своих устоях, я с большой теплотой вспоминаю о том периоде, когда мы работали вместе с Андреем Альбертовичем. - Он действительно настолько значимый режиссёр, как считают многие?.. - Я не могу сейчас об этом говорить, мы не работаем вместе уже почти десять лет. Люди имеют возможность за такой промежуток времени развиваться или не развиваться дальше. У меня с ним так произошло, что, в определённый момент, каждый из нас начал развиваться самостоятельно. Это, разумеется, ни коим образом не перечёркивает всех наших предыдущих взаимоотношений, и если так сложится, что интересы наши снова сойдутся, то с радостью, я думаю, будем работать. - Вы постоянно снимаетесь в фильмах-тайнах, то семейных, то петербургских. А в своей собственной жизни самая страшная и самая интересная тайны этого мира вам уже раскрылись? - (в ответ на этот вопрос Чонишвили неожиданно начинает снова заразительно хохотать и, поймав мой удивлённый взгляд, подмигивает!) Сейчас всё объясню! Вопрос страшной и интересной тайны для меня отнюдь не праздный, ибо он меня самого волновал достаточно долгое время. Это, в общем-то и не тайна даже, а один принцип, некая формулировка, которую мне необходимо было для себя вывести, и я её, в конце концов, вывел, что дало мне уверенность, сопоставимую с ощущением твёрдой почвы под ногами. При этом, мысль я скажу крамольную, которая наверняка не будет с большим энтузиазмом воспринята, но такие мысли желательно себе создавать просто, как своего рода страховой полис. Сейчас, сейчас станет совсем понятно… Я вот точно знаю, что буду работать до самого последнего момента. Я не интересуюсь пенсией и другими дивидентами покоя… Это не хорошо, скажу честно, просто весь мой пафос, так называемый, в этом отношении, это попытка бороться с собственной ленью. Я с ней настолько активно борюсь, что я теперь ничего другого не умею и не делаю, кроме того, как работать. Естественно я понимаю, что организм не молодеет. Вот в тот момент, когда я перестану развиваться, в тот момент, когда я пойму, что оказался в тупике, в том числе связанном и с потерей возможности самого себя обслуживать… В тот момент есть возможность спокойно поехать в город Амстердам, потому как там, в Голландии, разрешена эфтаназия…(звучит раскатистый смех Чонишвили). Это не то, что я собираюсь этим заняться, но вот осознание того, что можно красиво уйти из этого мира, меня очень успокаивает! - Между прочим, Сергей, есть и альтернативный путь, ведущий от этой жизненной развилки. Диаметрально противоположный эвтаназии. Называется клонированием! Закапал чего-то там в пробирку, взболтал, – и раз тебе – новая жизнь самого себя! - Сейчас очень много, я бы даже сказал повально, говорится о продолжени жизни, о стволовых клетках, омоложении организма и так далее. Многие захотели жить вечно, но не задумываются над тем, к каким это может привести последствиям. Представьте ситуацию, что у вас вечно живой начальник, а вы – вечно живой его подчинённый! Это уже потолок. Не страшна сама вечная жизнь, страшно, если человек перестанет развиваться. - Нерусские фамилии – явление стильное в российском кинематографе: Чонишвили, Калныньш, Хаматова. Расскажите откуда вы родом, где и как прошло ваше детство, о вашей семье. - Всё очень просто: мальчик с грузинской фамилией родился в 1965 году в городе Туле. Ещё через год он переехал с родителями в город Омск и прожил там до 1982 года, после чего благополучно переехал в Москву, где поступил в институт и живёт по сегодняшний день. Будучи сыном артистов Омского драматического театра, я объездил с ним по гастролям большую часть территории бывшего СССР. Если судить по кровям, то больше всего во мне польских кровей. Далее в порядке убывания: русская кровь, грузинская, немецкая, чешская, французская и шведская. А по поводу того, чтобы менять фамилию… - …Минуточку, Сергей, мы ведь о смене фамилии ни в коем случае не говорим. Напротив! Прекрасная и звучная фамилия Чонишвили, добавляет российскому театру и кинематографу не только стильности, но и интернациональности… - Вы знаете, дело в том, что искусство вообще вещь интернациональная. Это хорошая мысль, но отвечать на вопрос, почему это так, всё равно, что отвечать на вопрос, почему море такого цвета? Да потому что оно такое, и всё тут. Потому что иначе мы будем разбирать море на пресную воду, на соль, на какие-то микроорганизмы, и в итоге это уже будет не море. - А Грузия пыталась каким-то образом «эксплуатировать» вашу славу, или, выражаясь удачнее, причислить артиста Чонишвили к своему кинематографу? - Я не думаю, что есть смысл относить меня к грузинскому искусству, равно как и к омскому искусству, или московскому, или к любому другому автономному искусству. Есть некая, не побоюсь этого слова, творческая единица Чонишвили, которая, в общем, сама решает, куда и к кому ей принадлежать. - Футболистов часто спрашивают, с кем бы им хотелось сыграть в одной команде. У вас возникает особое желание выйти на сцену или съёмочную площадку с каким-либо определённым коллегой по цеху? - Есть! Но я воздержусь от того, чтобы назвать эти фамилии, в силу одной творческой приметы, утверждающей, что, если озвучивать идею, которая ещё только может состояться, то она почти наверняка не реализуется. Я бы с удовольствием попробовал сыграть на французском, который знаю в зачаточном состоянии, с великим Жаном Габеном. Об этом можно говорить, не страшась примет, поскольку Габена уже нет в нашем мире. - Вы много путешествуете, бываете в самых разных странах и обладаете достаточной информацией для сравнения. Какое впечатление производит на вас Израиль? - Я, по природе своей, человек очень любознательный, и потому, любую страну, в которую я приезжаю, стараюсь постичь всеми своими органами чувств. Я ем ту пищу, которую едят обычные люди этой местности, пью то, что они пьют. Я стараюсь впитывать в себя всё происходящее вокруг, устроить этакую диффузию своих собственных эмоций. Если говорить глобально, то на земле есть два города, где я хотел бы жить: это Прага и Лондон. Они устраивают меня и по духу, и по внешней картинке. Израиль – удивительная страна, но я понимаю, что не смог бы работать здесь, мне было бы тесновато… Не из-за территориальных рамок, а по духу… Он здесь немного разлагающий, и заставляет меня не работать желать, а лениться. Сюда хочется приезжать, получать положительные эмоции и ничего не делать! Таких мест есть на планете немало. В Амстердаме, к примеру, мне тоже тесновато. Америка – это уже несколько другая ситуация – там хорошо работать, стоит атмосфера такого «экшена»! Но, вопреки этому, я провожу там немногие свои отпуска. Дело в том, что там живут мои самые близкие друзья. Именно друзья, а не «friends»! Те, которых мне химически не хватает. Таких друзей не может быть много. Поэтому, когда у нас случаются очень долгие периоды невидения, мне становится очень тяжело. В Северной Америке я чувстую себя очень комфортно ещё и физиологически. Видимо это явление носит астральный характер. Я там могу спать четыре часа в сутки и чувствовать себя при этом абсолютно бодрым. - Вы много читаете, и наверняка у вас есть любимые авторы и произведения… - Не далее, как дней пять назад у меня состоялся интересный разговор с одной хорошей приятельницей, которой я рассказал, что считаю Иосифа Бродского величайшим поэтом ХХ века. Сейчас уже плохой тон об этом говорить. Это уже та эмоция, которая доступна на сегодняшний день всем. Я очень люблю Карла Сендберга, если продолжать о поэзии. Он известен многим, как биограф Авраама Линкольна, но на самом деле он, прежде всего, замечательный поэт, стихи которого для меня, – это просто джаз. Я очень люблю Ромена Гари, которого открыл для себя в 85-м году, как Эмиля Ажара. Потом, рассказывая своим друзьям-французам о том, что «я сейчас потрясающего человека узнал», получил от них ключи к разгадке этой истории. О мистификации человека, создавшего из себя двух абсолютно равнозначных писателей, причём оба получили Гонкуровские премии. Люблю Набокова до-«лолитского» периода, особенно его «Машеньку». Люблю жутчайшего стилиста Достоевского, заставляющего читателя в хорошем смысле слова «болеть». Обожаю Антона Павловича Чехова, до сих пор, по-моему, не разгаданного. Он ведь говорил о том, что пишет комедии, но ни один спектакль, поставленный по его произведениям, комедией так и не стал. Я люблю Джулиана Барнса, Харуки Мураками, Кобо Абе… Я испытываю самую натуральную радость, когда вдруг свои собственные мысли, которые ещё не сформулированы, нахожу среди написанного моими любимыми авторами. Значит, они думали порой точно также как я. - Какую роль вы бы никогда не согласились сыграть? - Вряд ли бы я смог конкретизировать ответ на сей вопрос… Думаю, что отказался бы от работы, которая была бы мне не интересна, что, впрочем, я периодически и делаю. Мною уже достигнут возраст, когда перестаёшь быть всеядным. И это не потому, что я «зажрался», а потому что понимаю, что мне ещё определённый срок отпущен для активного существования, лет, наверное, двадцать пять!.. Нет, я, разумеется, собираюсь жить значительно дольше, просто после этих двадцати пяти, всё будет немного по-другому. Поэтому, что касается ролей, – хотелось бы не перечитывать уже пройденный букварь и не тратить время на то, что не даёт возможности двигаться вперёд. - Как человек, зачитывающийся Сендбергом и Мураками, скажите, что находится за горизонтом? - Неизвестность! И новый горизонт!.. Беседовал Дмитрий АйзинCeмён Билинсон
полная версия страницы